— Любой человек, чем бы он ни занимался, это гражданин своей страны. И каждый имеет право на мнение по поводу того, куда политики, так называемые менеджеры, ведут свою страну — к светлому или какому-то еще будущему. Ты имеешь право голосованием или какими-то другими способами выражать свое мнение. И в Армении, и в России. Вот вам и оппозиция, четкая абсолютно. А чтобы заниматься политикой, нужно иметь абсолютно четко отточенный мозг. Ну, я не политик. Хотя есть такая поговорка, что если ты не занимаешься политикой, она займется тобой. И сапоги застучат у твоего порога. Это хорошая поговорка. Интересоваться политикой необходимо любому гражданину, но быть политиком, служить политике, заниматься профессионально политикой способны немногие. Кроме того, люди занимающиеся политикой, должны уметь отправлять на смерть людей, а мне легче самому сдохнуть, чем на смерть когото послать. Никогда мне не быть генералом, потому что не могу я людей на смерть посылать, моей душе это противно. Я не имею таких сил, и нет у меня ощущения какой-то запредельной правды. Поэтому я музыкант.
— До начала пресс-конференции организаторы попросили не задавать вам вопросов о политике. Именно потому, что вы музыкант?
— Просто меня несколько утомляют вопросы о моей беседе с Путиным, потому что так давно это было. Прежде всего, в политике между нашими странами — дружба и любовь, а это самое главное. Наш лозунг — это народная дипломатия, которой мы немножко занимаемся.
— Свобода — понятие неуловимое. Люди стремятся к ней, а получив, не знают, что с ней делать. Что для вас свобода?
— Я помню те времена, когда нам казалось, что свобода — манна небесная: сейчас откроются границы и все посыплется — бесплатный сыр, хлеб. Открылось — и все посыпалось, только в мышеловку. И мы все, как вороны, раскрыли клювы, потому что мы все думали о свободе несколько идеалистически. Свобода, я бы сказал, вещь несвободная. Это постоянное ограничение. Сейчас мы строим гражданское общество, а свобода — это ведь не анархия. Но мы учимся, учимся… Я думаю, сегодня в России, как и в Армении, обостряется довольно серьезно борьба между старым и новым. В любом случае любой власти не нужны свободные люди, имеющие свое мнение. Легче управлять электоратом, который подвластен твоему мнению. Властям легче отдавать приказы, чтобы их слушались, и поэтому всегда в любой цивилизации в борьбе отстаивали люди свои права. Всегда и везде так было. Это борьба между будущим и прошлым. Я говорю философски, но я думаю, это тот язык, который сейчас необходим.
— Вы — пожизненный оппозиционер, независимо от существующей формации?!
— Вы знаете, да! Как меня в 1984 году выгнали из комсомола, так я и оппозиционер к любой власти. Мне кажется, это славная традиция. Художник — всегда оппозиционер к власти. Вовсе не значит, что нужно это как-то в себе культивировать. Просто, вы знаете, разные миры, разные способы мышления, сознания, отношения к миру, к людям. Для политика люди — это массы. Для меня каждый человек — это личность. Это, безусловно, борьба и диалектика. И это нормально.
— Как-то в прессе прошел слух о том, будто вы не едете в Армению, ибо боитесь остаться без трусов! Трусы, пардон, на месте?!
— А вы побольше желтую прессу читайте (смеется)!
— Т — Так каковы же все-таки ощущения от первого приезда? — Первое, что бросилось в глаза, — это то, что Ереван на скалах расположен, таким живописным, таким очень домашним, уютным городом он мне показался. И дома, отделанные знаменитым туфом. Я этакого камня нигде не видел, я же учился живописи. Ну, все очень красиво. И, главное, Арарат, нависший над городом, как вечная армянская мечта. Висит над землей, как райское облако. Когда я проехал по вашей главной площади, увидел ночной Ереван, освещенные здания, дома в каком-то мавританском стиле, музыку Шарля Азнавура, я почувствовал переплетение двух духов — Парижа и Еревана, некое соитие культур. Это было так замечательно. Это было какое-то шоковое культурное впечатление. Причем очень хорошее. Я даже сказал моим армянским друзьям, что у нас в России нет такого, чтобы какой-нибудь русский стал символом другой страны, как ваш Азнавур. И он так много при этом сделал для Армении. Я вообще очень люблю французский шансон. — Одна из причин, по которой мы сюда приехали, — это услышать ваш необычный рок, который очень связан с этим местом. Конечно, место очень сильно влияет на человека. И на свете живет масса космополитов, которые говорят мне: «А что ты, Юра, в России живешь? В Канаде и в Америке такое же небо». Да, конечно. И в Канаде, и в Америке, и в Европе кусты одинаковые. Но как говорят деревья и камни Армении, рассказать может только ваша культура и рок-музыка. Безусловно, Армения очень музыкальная страна. Мы успели послушать у вас здесь ритмоблюзовую группу «Гроза». Конечно, хорошо знакомы с Его Величеством Дудуком в исполнении Дживана Гаспаряна. Както я ездил на мастер-классы к американскому пианисту Барри Харисону, и он мне много рассказывал о Ваагне Айрапетяне как об одном из лучших своих учеников и очень рекомендовал с ним встретиться, пообщаться, но мне никак не удается это сделать. — Какие еще точки соприкосновения с Арменией были у вас до приезда сюда? — Когда было землетрясение в Спитаке, в ту ночь умер мой дед, и я почувствовал в этом какой-то глубокий символизм. В нашей группе «ДДТ» одно время играл гитарист Артур Овсепян, и он как раз переехал после землетрясения — тогда в Питер приехало очень много армян. И вот Артур со своим братом Вазгеном долгое время работали в «ДДТ». Мы очень дружили, и они очень много мне рассказывали об Армении. Тогда еще мы хотели приехать сюда, а у нас все никак не получалось. У меня всегда был большой интерес к Армении, причем интерес очень личный. Я помню очень красивую, громкую, роковую фамилию армянина Стаса НаминаМикояна. В свое время мы делали с ним большие концерты, а Стас пригласил нашу группу «ДДТ» во время нашего первого приезда в Иерусалим в армянский квартал, и мы вместе с ним много общались с армянскими монахами, говорили о культуре, о Геноциде 1915 года. Так что ваша замечательная страна мне близка. — Ваш коллектив периодически обновляется. С чем связана подобная «текучесть кадров», как это называлось в советские времена? — Группа «ДДТ» существует уже давно. Эти три ставшие мифологическими буквы я перевожу по-разному: «дух добра творчества», «дважды два — три», «добрый день, товарищи!» или еще как-нибудь. Переводов очень много, это название стало уже именем нарицательным. Но в связи с программой и творческими задачами, естественно, приходят люди и уходят. Мы очень долго работали над программой «Иначе», которую начинали вместе с Константином Шумаевым и Алексеем Федечевым, и нужны были другие мысли какие-то, другая манера игры. И Игорь Доценко, барабанщик, с которым мы репетировали, сказал: «Юра, ищи другого музыканта, потому что я эту музыку не воспринимаю». А нам хочется постоянно играть что-то новое, потому что мы в музыку приходим ведь не для того, чтобы косить траву, как в той песне про зайцев, а для того, чтобы заниматься творчеством. Это самое главное для нас. Поэтому пришел Толя Мамаев, пришла Алена, пришел Антон Вишяков, пришел Роман Невелев, потому что мы решили играть более актуальный рок, более современный, с какой-то внутренней, зашитой в нем драмой и с какими-то психоделическими вещами. Дядя Миша Чернов замечательно играл роль короля Лира в нашей группе, но на роль Ромео он как-то не подошел. 70 лет уже старику. Но он играет, они все играют. Дядя Миша играет в джаз-клубах. Паша Борисов ушел в Китай, то есть каждый свободен, каждый живет, как хочет. — Всегда в роке первично было слово, а сейчас? — Мир идет к тому, что первичным будет видео, и молодежь, и дети мыслят уже видеокартинками (у кого есть дети, они это очень хорошо знают). Все меняется в этом мире, но слово… Конечно, да. Как говорится, вначале было слово. — Правда ли, что свой главный хит — песню «Осень» вы посвятил Виктору Цою? — В его последнюю осень я ее написал. Я как раз работал над новым альбомом. Сидел, читал о дуэли Пушкина. Я был в Калининграде, у друзей, на берегу моря, и Цой был там недалеко, в Прибалтике. Я узнал об этой трагедии, и написалась эта песня. Ну, песни, вообще, обычно пишутся из жизни, из какихто чувствований, из какой-то рефлексии. — Не зря вы читали о дуэли! Говорят, вы вызвали как-то на дуэль журналиста? Недолюбливаете вы все-таки нашего брата! — Я и генерала одного вызывал на дуэль. Это классно! Это красиво! Правда, никто так и не принял вызова. Ну, и ладно, зато видите, я перед вами живой сижу, а так — неизвестно, чем бы все закончилось (смеется)! — В один период вы жили в коммуналке. Чему она вас научила? — Я 10 лет жил в коммуналке, и мне даже попались тайные рукописи, как безболезненно и просто убить соседа по коммуналке, занять его жилую площадь и за это не отсидеть. В ней было около сотни способов, как извести соседа. Вы знаете, с одной стороны, если вам повезло и соседи хорошие, жизнь в коммуналке — это какой-то душевный праздник, а если вам не повезло, то это всегда война. Я прожил во всяких коммуналках, был на войне и на вечной свадьбе. — Но вам приходилось бывать и на реальной войне… Какой из ваших концертов был для вас наиболее значимым? — Когда я был в Чечне во время локального конфликта, я слышал, как чеченцы пели «Что такое Грозный? Это небо...» И в 1996 году мы дали уникальный концерт, когда с одной стороны сидели чеченцы, с другой — русские солдаты. И еще были дети, которые выползли с запуганными глазами из подвалов. А посередине группа «ДДТ» пела о мире песню «Не стреляй». Я считаю, это был один из важнейших концертов в истории нашей команды, один из тех, о которых помнят всегда. Это было такое напряжение всех сил! Вокруг все с оружием. Ну, вот один человек стрельнул бы — и все… За все войны 90-х годов спасибо Сталину. Тот же Карабах. Потому что он специально все перемешал, перемешал народы. Сейчас его многие хвалят, а за что его хвалить? Он же демоном был. — А согласились бы вы выступить с концертом в Карабахе? — Но там же люди, а мы даем концерт там, где люди. Это будет концерт мира, и в нем нет ничего плохого…
— А понятие «армянский рок» о чем-либо вам говорит?
