�, в свое время, когда я печатался в «Крокодиле», как-то наткнулся на следующую сценку. Шло совещание редколлегии, скрупулезно просматривались очередные рисунки для журнала. Что меня тогда поразило — сосредоточенные, каменные лица. Представьте себе: главный художник показывает рисунки, а коллеги выговаривают лишь одно: «Смешно — не смешно»… И это было нормой, формой оценки. И все же смех дает человеку глубокое удовлетворение. Многое здесь зависит, конечно же, от психики, воспитания. Один может смеяться по любому поводу, другого рассмешить — задача не из легких. По ТВ я смотрю передачи, призывающие к смеху, но мне не смешно. Или же в цирке. Я не представляю, как можно смеяться над шутками клоунов. Даже в детстве это не рождало у меня сильных эмоций. Должно быть нечто такое, чтобы произошел взрыв, встряска всего организма. Так вот, по мне, настоящая карикатура должна произвести именно такой взрыв.

— Сложно, наверное, уживаться с такими людьми, которые все видят в перевернутом, карикатурном виде, где навалом иронии и здорового цинизма?

— Профессиональный карикатурист все видит несколько иначе, как бы под иным углом зрения. Его мир более обособлен, замкнут. Он почти никогда не смеется. Разве что он может улыбнуться из вежливости, чтобы не обидеть собеседника. Что важно для карикатуриста? Чтобы голова его не отставала от руки, а рука — от головы. Иногда смотришь: прекрасная тема, но неверно воплощенная в рисунке. Здесь нужен не просто вкус, а умение быть убедительным. Сегодня ни в Армении, ни в ближнем зарубежье нет специальных институтов карикатуры. И художнику приходится самому, чисто интуитивно, многое усваивать и создавать.

— Будучи лауреатом более чем десяти международных конкурсов, вы, должно быть, прекрасно усвоили конъюнктуру на призовые работы. А это не портит вкус самого художника?

— Знаете, существует понятие международного стандарта, когда предлагаются определенные требования, с которыми нельзя не считаться. Это похоже на искусство без слов: всем, от новозеландца до корейца, должен быть понятен язык карикатуры. Хотя не учитывать специфику тоже нельзя. К примеру, японцев я рисую иначе, помятуя об их лиричности, даже некоторой наивности.

— Слышала, что при распределении призов на международных конкурсах бывают накладки…

— Раньше я думал, что подобные конкурсы проходят исключительно честно. Но вскоре убедился в обратном: жюри придерживается, так сказать, двойного стандарта. Скажем, для англичан, французов и итальянцев, как правило, не бывает никаких препон. Сложнее художникам — представителям бывшего СССР. К ним почему-то отношение явно дискриминационное. Исключение составляет лишь сама Россия — как-никак держава! А вообще, на Западе очень много сильных карикатуристов, о которых мы слыхом не слыхивали. Мы изучали тогда каталоги карикатуристов соц стран и думали, что это потолок. Бидструпа тогда вовсю рекламировали, приглашали в думая, что он повсюдувеличина номер один, а оказалось, что на Западе его неочень-то и знают. Участие в подобных международных конкурсах не только дает представление о современном «слоге» карикатуры, но и развивает художника-карикатуриста, способствует его росту.

— Я часто вижу ваши работы в местной прессе. Бывают и такие «остро ядовитые», от которых аж дух захватывает. Все ли вы соглашаетесь пустить в печать?

— Я называю это моей личной нишей, которая не для печати. Многое в ней может быть и невостребованным. Но зато жива потребность писать эти работы. Темы появляются неожиданные, интересные, но я чувствую, что они еще не для печати.

— И тем не менее при одном из прежних президентов в «Голосе Армении» вышла ваша карикатура, вызвавшая откровенное негодование у тогдашнего правительства. Вы изобразили народ, как толпу, контуром своим повторяющую силуэт овцы. Вас тогда пытались прижать к стенке. Было ведь такое?

— Да, и б

— Да, и был послан иск на редакцию газеты и на меня тоже. Даже по американскому ТВ не преминули сказать об этом. Потом все как-то утихло, от меня отстали. Вообще же, за всю мою жизнь у меня было очень много скандалов. Я привык уже. А в советское время за крамольную карикатуру можно было и угодить за решетку лет на 10. Тогда трудно было придумывать, потому что давила цензура. Я эту цензуру прошел. Сейчас же цензура — во мне. Цензор — это я.

—Самый курьезный, «карикатурный» случай из вашей жизни…

—Это было еще в горбачевское время. В Анконе Италия) мне был присужден приз в виде красиво украшенной серебряной пластинки высшей пробы. Так вот, приходит ценная бандероль, за которую, оказывается, я должен был заплатить 800 рублей (сумма немалая по тем временам). Тогда я даже не предполагал, что именно может находиться в посылке. Мне же суют под нос декларацию на ввоз серебра, по которой я должен был выплатить означенную сумму. В итоге, представившись, я все же умилостивил работников почты, и они вскрыли бандероль. Не было тогда у меня этих денег. А мне сообщают, ежели не заплатите, приз возвратим назад. Пришлось раздобыть деньги и выкупить свой приз. Так что боком мне вышла эта награда.

— Когда вы смеялись от души последний раз?

— Так вот не припомню… Хотя… Было это еще в Тбилиси, когда я увидел своего отца сильно выпившим. Он никогда особенно не перебарщивал с алкоголем, а тут — был необычайно расслаблен и счастлив до предела. Это состояние сплошного релакса и безграничного счастья передалось мне, и я смеялся, обливаясь крупными слезами.

— Любопытно узнать, что же может вас сподвигнуть на женскую карикатуру?

— О, женщина — это фантазия без берегов. Она всякая: и любящая, и ревнивая, и коварная, и нежная, и агрессивная, и строптивая…Все ей идет. Но есть качество, которое я не терплю в женщине — это мещанство. Тут уж я становлюсь безжалостным и злым. Но, по правде говоря, хватает моей злости, ну, может, на один-два рисунка, не более…