Я написала очень личную книгу — пишет в предиcловии Каринэ Фолиянц.
Может быть, даже излишне личную. Но что написано — то написано. И я не буду сокращать здесь ни одной строки.
Я просто хотела рассказать о самом дорогом для меня Человеке, который два года не дожил до своего девяностолетия. О моей маме, родившейся 10 октября 1930 года.
Это благодарность Маме. Это память о ней.
В этой книге много примет того времени, в котором жила мама. Много других людей — интересных, своеобразных, которые так или иначе вошли в мою и ее судьбу. Я их тоже очень люблю.
Не обо всех тут сказано. И, возможно, сказано немного несоразмерно — о ком-то слишком много, о ком-то слишком мало. Контролировать этот процесс уже было невозможно. Я писала искренне, от души, не оглядываясь на критику и чужие мнения.
Мама приучила меня быть человеком правдивым и без двойного дна. Она сама была такая. Во многом я повторяю ее. Во многом — отличаюсь от нее. Но я безмерно благодарна за то, что Господь подарил мне счастливые годы и десятилетия жизни рядом с ней, вместе с ней.
Я искренне надеюсь, что я еще многое в жизни смогу сделать — для нее. В сущности, все, что я делала и делаю — для нее. Так уж получилось…
* * *
Когда все прощались с ней, мы с отцом стояли рядом. И ждали. Мы хотели попрощаться последними. Был яркий солнечный день, немного ветреный, но прекрасный. Осенний. Она так любила осень!!!
И вдруг ветер растрепал ее волосы… И я стала целовать эти волосы, вырвавшиеся навстречу ветру, вольные, непокорные, все еще желающие жить. Они были седыми, мама их никогда не красила! И живыми. Это были ее волосы из прошлого, полные ее гордости и вечного движения, ее детского смеха. В них был ее трепет — вот такими они были… Я поцеловала их в последний раз…
Это было прощание… Это было начало какой-то другой, неведомой, совершенно непонятной мне жизни, в которой я пока не разбираюсь и непонятно, когда разберусь. И началом какого-то бесконечного сиротства, в котором больше не будет лучистой и смеющейся девочки-женщины Риммы…
* * *
Бунин написал про нее свое «Легкое дыхание». В ней не все было совершенно, но жила та удивительная энергетика, которая способна зажигать, тревожить, звать за собой. Мама была солнечным лучом, дыханием ветра. Она была спортивной и подтянутой — до старости, самой звонкой. Она была женщиной и ребенком одновременно — ребенком смешным, неприспособленным к жизни, капризным, забавным.
Она была хозяйкой и красавицей, умеющей так носить копеечные платья, что завидовали тысячи других. Она умела вкусно готовить и печь. И этому тоже меня совсем не научила…
Она не научила меня жить правильно и «как все». Потому что сама так не умела. Но самое главное — моя мама всегда меня понимала. И разрешала мне жить так, как я хотела. Не так, как считается правильным, а так, как велит сердце. Она всегда жила сердцем…
У мамы была насыщенная и достаточно горькая жизнь. Я расскажу о ней в повести «Жила-была девочка Римма».
А еще в этой книге ее рассказы. Она боялась писать сама. И просто надиктовала мне их однажды, когда мы отдыхали целый месяц в очень жарком и скучном санатории.
Мама ужасно любила делать подарки, любила собирать людей, любила все красивое. Она выращивала фиалки. Она видела в лесу потрясающие коряги и умела их обрабатывать, а еще умела шить смешных кукол…
Она до старости щелкала как семечки сложнейшие сканворды и читала сходу предложения наоборот. Наизусть знала столько стихов, что я иногда поражалась.
Мама была биологом, не имела никакого отношения к искусству, но обладала потрясающим вкусом и очень точными суждениями, которые мне помогали.
А самое главное — она была моей душой. Я все делала — для нее. Я была глупой, не понимая, что она любит меня просто так, и, по большому счету, для нее не имеют никакого значения мои успехи или провалы…
Десятки моих рассказов — это истории из ее жизни.
На подоконнике в ее комнате, среди ее коряг, сидит игрушечная смешная ворона. Такая же забавная и притягательная, какой была сама мама.
…Я бы не стала писать о ней, если бы она была просто прекрасной мамой. У каждого ребенка самая прекрасная мама! Она была Личностью — и личностью незаурядной. Я должна написать о ней. Потому что она того стоила. Потому что в ней и правда жило легкое дыхание. Она каждый раз удивлялась миру, как ребенок. Именно этим детством она и заразила меня на всю жизнь
…На обложке этой книги — ее портрет в прекрасном саду, с пармскими фиалками в руках. Это копия одной из фотографий молодости.
Я называю сад этот Потерянным раем. А почему — узнаете…
