Мне не заложенное в ней раздувать пришлось, а скорее оформлять мораль в форму притчи. И вот что из этого получилось. «Жили-были в небольшом селении мать и сын.
Малыш подрастал.
Как-то раз принес он матери яйцо.
— Где взял?
— Из-под соседской курицы.
— Молодец,— сказала мать, и приласкала сыночка.
Прошло немного времени, и любимец матери принес в дом курицу.
— Где взял?
— Она гуляла одна — вот я и прихватил…
— Да ты
— Да ты у меня совсем большой! – одобрила мать поступок сына.
Загордился подросток и вскоре притащил в дом ягненка.
— Если так пойдет, вскоре мы из нищеты вылезем! Окрыленный материнской похвалой привел в другой раз овцу…
Потом сын пропал.
Слух прошел по селу, что на краже коня парень попался в дальнем селе.
А там вешать собрались вора.
— Есть у тебя последнее желание? – спросили.
— Есть,— сказал сын той женщины, — позовите сюда мою мать — хочу поцеловать ее перед смертью.
Послали за матерью вора.
Припал сын к губам матери и откусил ей язык…»
Тень еще не ведомого мне тогда отцовства тронула его чело. Взгляд, профессионально нацеленный в зрительный зал, заставил оцепенеть на миг…
Народный артист Армянской ССР, лауреат Государственной премии Сурен Кочарян пользовался необычайной популярностью у любителей высокого слога. Во всех абонементах Московс кой филармонии его литературные концерты значились в числе первых. Валили валом на его выступления и в других городах Совет ского Союза. В Ленинграде, к примеру, на прозу Пушкина и «Крейцерову сонату» Толстого в исполнении Кочаряна билетов не достать было, писали мне друзья.
Мечтатель Кочарян грезил о возрождении школы чтецов-декламаторов. Лично мне известно, что его уроки в разное время усвоили Лилит Гарагаш, Гарри Лисициан, Сусанна Габриелян и Арамаис Абрамян…
Великий мастер ушел от нас, оставив шорох магического присутствия времени в каждом, кто хоть раз видел его на сцене. Насколько мне известно, в 1980 году издательство «Советакан грох» выпустило в свет сборник обработанных Кочаряном шедевров из армянского фольклора, ставший уже раритетом.
Годы спустя едва ли не тот же трепет испытал я, попав на репетицию «Отелло» в Театре им. Габриела Сундукяна в Ереване. За кулисы провел меня Армен Хостикян, близкий друг моего старшего брата.
Ваграм Камерович Папазян, народный артист Армянской ССР, народный артист Грузинской ССР, народный артист Азербайджанской ССР, народный артист СССР, стоя перед группой молодых артистов армянского академического театра – Хореном Абрамяном, Сосом Саргсяном, Володей Абаджяном и другими, кого и не припомню уже, демонстрировал свое умение положить плащ Отелло на сцене в точно указанное им место, держа его за шнурки. Взмах руки — и... плащ послушно лег там, где и обозначил ему быть великий трагик.
Ваграм Папазян— Маэстро, это у вас случайно получилось…— вырвалось у Хорена Абрамяна.
— Случайно?! – в голосе Папазяна взвились нотки гнева. В опровержение непозволительной дерзости не в меру прыткого артиста Папазян — Отелло в течение двух минут еще с десяток раз уложил плащ в указанной им точке.
После, частенько бывая у него дома, а работал я над переводом двухтомника его воспоминаний «Оборачиваясь в жизнь», нелепым образом трансформированного одним из сотрудников Армянского театрального общества во «Взгляд в прошлое», я напомнил маэстро о том случае. На своем константинопольском армянском он резко бросил:
— Аника хак эн! (Молоды, мол, зелены!).
— Как долго вы отрабатывали этот прием, Ваграм Камерович?
— А всю жизнь, пока на сцене. Это моя находка. Я даже Лондон ею удивил. В артистах я прошел весь путь от Театра дель артэ с Элеонорой Дузе, кстати, армянкой из моего Полиса, и Сарой Бернар, которая и на склоне лет умудрялась подбадривать партнеров на сцене. Привелось мне играть в труппах и с артистами русских театров, провинциальных особенно.
— Можете назвать роль, которая далась вам с трудом?
— Должен признаться, что из всех сыгранных мною ролей труднее всего дался Арбенин. В его шкуру вживаться пришлось долго. По мне, родней шекспировских персонажей нет. Прожив большую часть жизни в России, а мне и блокаду привелось пережить, я так ее сути и не постиг и язык не до конца усвоил. Много раз в войну выступал перед солдатами и матросами, последние нас даже подкармливали…
— А всегда ли везло вам на Дездемон?
— Держал я в своих объятьях их сотни. В разные времена разных. И ни разу не повторился. Возможно, потому, что везло с партнершами. Что до Театра Сундукяна, куда я приезжал охотнее всего, с Дездемоной мне повезло необычайно: Метаксия Симонян преображалась и, должен признаться, меня заводила своей холодной красотой… Както раз, выйдя на сцену, я напрочь забыл свой текст, причем сразу на всех знаемых мной языках.
— Как же вам удалось выйти из положения?
— Опыт выручил. Я прорычал нечто невнятное, но так членораздельно, что все поверили, будто брызжу я словами Отелло.
— Не знаю, уместно ли задать вам этот вопрос, но многие хотели бы знать, как вы входите в роль? Откуда эта достоверность берется?
— Вопрос интересный, и скрывать мне нечего. Дело в том, что в отличие от молодых и скороспелых, влетающих в гримерную минут за десять до начала спектакля, я прихожу в театр часа за полтора, а то и за два до его начала. Сбрасываю мирскую одежду, переодеваюсь в белье своего персонажа, прилаживаю костюм, накладываю грим и сижу, погружаясь в образ. К моменту выхода на сцену я уже Гамлет или Отелло, в зависимости от того, в какой пьесе занят. Шекспир – такая бездна, что неискушенному постичь его не под силу. Играть хорошо помогают одаренные партнеры.
— Ваграм Камерович, у вас на удивление изящный слог. Я бы вас в один ряд с классиками нашими поставил, настолько образен ваш язык.
— Ну и ставьте, не обижусь… Когда надо было учиться, я лодыря не гонял. И всем, кто в артисты себя готовит, советую пройти полную школу – от малых, проходных, ролей, до серьезных. И следить за своей речью — артист не только играет, но и воспитывает. В том числе языковой грамотой. Скажу вам, в умении появиться на сцене со стаканом воды и занять собою зрителя — залог актерского мастерства.
В тихой заводи памяти плещутся золотые рыбки ярких впечатлений от встреч с великими мастерами. Не поделиться с читателями, которым не привелось знать вживую этих мастеров сцены, я не мог, потому и засел писать о них.
