— Будете смеяться, но в детстве я мечтала стать клоуном. Мне нравилось смешить, развлекать, радовать. Собирать вокруг зрителей, чаще, естественно, моих сверстников. Но это было не единственным моим желанием. Еще я хотела стать балериной. Не менее великой, конечно же, чем Майя Плисецкая. По совместительству вполне могла бы справиться с обязанностями директора кукольного театра. В моей книге «Скажи красный» есть такой фрагмент: «Покажи реснички. Закрой глазки и покажи реснички», — говорят они, и я послушно закрываю. Это так естественно — стоять с закрытыми глазами и позволять собой любоваться. «Какие реснички», — говорят они. Я готова стоять так вечность.
Для будущей балерины нет ничего привычней раскачивания на кончиках пальцев и трепыхания опущенных век.
А если еще вытянуть шею и поднять руки, то получится Майя Плисецкая. «Лебединое озеро». Я смотрела его трижды. Не случайно, конечно же. Всем уже давно ясно, что перед ними будущая балерина или клоун. Потому что клоуном быть тоже здорово. Корчить рожи или набирать полный рот с водой и разбрызгивать, выпучив глаза. Ужасно смешно. Или делать такие волнообразные движения руками. И вторить собственной тени. Ловить алую розу, летящую из третьего ряда. Плакать черными, нарисованными на щеках слезами.
Жонглировать горящими факелами. Прижимать руки к груди. Я буду Енгибаров. Я буду грустный клоун.»
— Как в одном человеке живут и уживаются писатель и художник?
— Это разные состояния. Абсолютно разные. На некоторое время взаимоисключающие. Потому что в силу своего противного характера я не в состоянии «переключаться», пока не буду окончательно убеждена в том, что я уже не «в теме». Хотя «тема» текста иногда «выплывает» из картинки, которая застряла в голове. И тогда она развивается, но уже в ином качестве. Но тем не менее все это стороны одного и того же.
— Когда и почему вы «взялись за перо»?
— Думаю, это вообще качество, присущее homo sapiens и в определенной степени определяющее принадлежность к этому виду. Человечество выражало себя начиная с известных нам наскальных рисунков и таинственных клинописных черточек. Понятие о буквах сложилось у меня довольно рано. В счастливые времена моего младенчества папа писал диссертацию. Я очень хорошо помню портативную пишущую машинку и свой восторг от соприкосновения с буковками, волшебным образом отображающимися на белом листе бумаги. Это упругое ощущение буквы, возникающей словно из ниоткуда. А если всерьез, то буквы и слова были не главными. Главное — были истории, которые сочинялись легко, на ходу, на глазах у притихших детей, уставших к вечеру от всех этих «казаков-разбойников». Истории всегда спасали меня.
— Наверное, вы любили много читать?
— Читал
— Читала я взахлеб, в буквальном смысле слова, но книжек всегда оказывалось меньше, чем хотелось бы, и они имели печальную тенденцию заканчиваться. Помню, с каким отчаянием я заглядывала «в конец», расчетливо распределяя наслаждение, сколько там еще осталось. Книжка заканчивалась, и начиналась история. Это, если хотите, был мой протест, бунт, неповиновение книжному формату. У меня была своя версия «Хижины дяди Тома», «Всадника без головы» и «Кавказского пленника». Продолжение чаще всего оказывалось произвольным, душераздирающим — абсолютной джазовой импровизацией, с синкопами и многозначительными паузами в нужных местах. Жаль, не сохранилась двенадцатистраничная версия «Сижу за решеткой» — своеобразный микс из Пушкина и Лермонтова, пропитанный мрачным романтизмом и моей бурной фантазией. Не сохранился почти литературный дневник со всеми этими «он посмотрел, но…» или «как я несчастна, им никогда не понять меня…». Я сочиняла страстно, жадно, всласть, не скупилась и не смущалась щекотливой темы. Диапазон «страстей» был достаточно обширным. Учитывая абсолютную невинность и неведение сочинительницы…
— А в какой момент жизни вы решили поделиться своими рассказами, обрести читателей?
— Некоторое время «рассказики» писались исключительно «в стол». Но наступили времена всенародного признания. Меня, угловатую и не особо успешную в классе девочку, наконец полюбили. Произведения мои ходили по рукам, читались под партами, слава моя множилась и росла… Пока однажды захватанные пальцами мелко исписанные листки с не оставляющими сомнения иллюстрациями в авторском, разумеется, исполнении не очутились на столе классной. С тех пор я четко усвоила: слава и хула идут рядом, рука об руку. Любовь публики, признание, позор и гонения.
— Хорошо. А в каком возрасте вы начали писать картины?
— Наверное, когда всерьез поверила, что могу. Рисовала я, насколько помню, всегда, но одно дело зарисовки на полях школьной тетради и совсем другое — еще влажный холст, на котором размашистая подпись автора. А поверила я достаточно поздно. Долго сопротивлялась своим истинным желаниям. Сейчас жалею об упущенном времени, потраченном на пустое. Хотя, как знать, что пустое, а что — нет. Возможно, процесс кристаллизации осуществляется за гранью наших желаний и возможностей и складывается из всех этих горьких — нет, не сейчас, когда-нибудь, никогда. И все же, все же… Наверное, я счастлива, что он произошел, этот момент. И все это присутствует в моей жизни — холсты, краски, образы...
— Сегодня многие писатели стали известны благодаря Интернету, минуя хождение по издательствам. Как вы к этому относитесь? Расскажите о своем пути.
— Я не типичный блогер, а может быть, и не блогер вовсе. Долго сторонилась этой сферы. Как глупо… Казалось чем-то смешным и не вполне серьезным ведение дневника «на публику». Всерьез втянулась в «процесс», когда очутилась в состоянии некоторой относительной, но все же изоляции — когда вернулась в Киев, давно уже чужой мне город, в котором знакомых осталось человека дватри от силы. Сейчас-то я понимаю, что это вынужденное затворничество, одиночество было настоящим благом. Столь необходимым, желанным для художника. Писать я начала все-таки раньше, чем вести блог. Но ведение блога — это ведь не только самовыражение, это еще и единомышленники, которые не такие, как ты, иные, это огромное количество талантливых, интересных и симпатичних мне людей, многие из которых стали друзьями и в жизни. Где она, настоящая жизнь? Все смешалось, границы стерты. Блог — это еще и аудитория, на которую невольно равняешься, подтягиваешься. Причем все взаимосвязано и абсолютно добровольно. Ты выбираешь тех, кто интересен тебе, тебя выбирают те, кому интересен ты.
— Этой осенью у вас вышла новая книга «Скажи красный». Сначала была книга «Пепел красной коровы», теперь «Скажи Красный». Красный — это ваш кармический цвет?
— Между «Ангелом Гофманом» и последней книгой «Скажи красный» прошла вечность. Четыре года. «Ангел» был так называемым «пробным шаром», первенцем, плодом истинной любви. Выпущен он был небольшим киевским издательством. Очень малым тиражом. Тираж был смешной, каких-то пара сотен штук, зато радость была огромной. Радость и неподдельное ощущение важности события. Спустя два года появилась книга «Пепел красной коровы», а еще через полтора года — сборник «Скажи красный». Все это — малая и не очень проза, включая небольшие рассказы, новеллы, эссе, довольно крупные рассказы и повести. Могла бы долго говорить о сходстве и отличиях, скажу только, что сборник «Скажи красный» — это шесть разных книг, в которых повествование ведется от первого лица и от множества третьих, в нем много меня, много детства и много всего остального — счастливых и несчастливых людей, живущих рядом и не подозревающих о существовании друг друга. В нем много грустного, смешного, отчаянно веселого и трагикомического. Шесть внутренних книг, очень разных по форме, да и по сути. Что является связующим? Наверное, тот самый человек, мимо которого проносится разноцветная карусель, шумная ярмарка и доносящиеся то совсем рядом, то издалека мольбы о помощи, смех, воркование и вздохи влюбленных. Тот самый герой, который из стороннего наблюдателя становится главным действующим лицом, хотя имена у него разные, разный возраст, привычки и предпочтения. Могла бы сравнить структуру книги со шкатулкой, внутри которой оказываются еще шкатулки, коробочки, свертки, пакеты, большие и маленькие, а где-то в глубине, то самое заветное яйцо с иглой. Что же касается моей приверженности красному, то это, наверное, условное такое предпочтение, которое включает в себя весь спектр теплых, жарких, ярких, сочных тонов и оттенков. Цвета можно ощущать. Их можно слышать, чувствовать, обонять. Моя палитра — это все оттенки охры — красно-коричневые, абрикосовые, персиковые, все цвета, которыми щедро делится юг, к которым тянется все живое.
— Сейчас модно писать мемуары, толстые романы, вы же пишите новеллы. Есть ли в планах попробовать написать роман, а может быть, детскую книгу?
— Я страстный поклонник короткого, сжатого, емкого. Я люблю ясно и внятно выраженную мысль. Жизнь изменилась, изменилось восприятие. Мы по-иному воспринимаем ход времени и тратим его с оглядкой. Но вот какой парадокс. Я люблю короткие истории, но обожаю подробности. Как короля делает свита, так подробности делают сюжет, формуют его, лепят, творят. Иногда эти самые подробности заводят весьма далеко, не отпускают, держат в плену, и тогда мысль пытается идти с ними в ногу, а то и забегать вперед. И тогда рождается нечто большее, нежели рассказ. И даже большее, нежели повесть. Когда герои становятся объектами моей любви, привязанности и даже, если хотите, страсти. Хочется длить и длить эту связь и это очарование. Твердо убеждена в том, что влюбленность автора передается читателю. Это цепная реакция, подобная тому, как от внезапной улыбки случайного прохожего происходит чудо.
— Вы участвовали в Московской международной книжной выставке, что можете сказать о читающей России?
— К сожалению, на ярмарке я была всего один день и, признаться, так волновалась, что мало осознавала происходящее вокруг. Все-таки пишущий человек — это в определенном смысле затворник, и каждый «выход в люди» — это немножко испытание. Огромной радостью была для меня встреча со всей командой издательства «Астрель» — Александром Прокоповичем (главредом), Екатериной Серебря ковой, Ириной Епифановой (ведущими редакторами), с чудесной Наринэ Абгарян, с которой уже встречалась в прошлом году на издательском форуме в Ереване. Собрались мы по приятному поводу — выхода в свет первого номера «толстого журнала», журнала под условным названим «Все включено».
Я оказалась в неплохой компании. Леонид Юзефович, Дмитрий Горчев (увы, он года два, кажется, уже не с нами), Наталья Лебедева, Мастер Чэнь, Илья Веткин, Людмила Петрушевская, Наташа Апрелева, Наталья Рубанова и уже упомянутая выше Наринэ Абгарян.
— Как писательницу вас знают и в Украине, и в России, и в Армении, а известна ли художница Каринэ Арутюнова?
— Вы знаете, известность — штука очень условная… Я мало об этом думаю. Есть определенное количество людей, которым по душе то, что я делаю. Невозможно быть приятной и желанной всегда и везде. Каюсь, я мало занимаюсь именно этой стороной дела, так называемым продвижением. Просто не хватает времени, зачастую сил. Я думаю, что живопись моя и графика — это то же самое, что проза или поэзия, выраженная иначе, иным языком.
— Армения вашего детства, какая она?
— В Армении я впервые побывала в четырнадцатилетнем возрасте. Увы, девочек подросткового возраста больше волнует, например, как они выглядят, нежели то, что их окружает. Но тем не менее впечатления далекого армянского августа остались на всю жизнь. Потом я еще не раз бывала в Армении, но те, самые первые шаги… Горячий воздух, сияние Арарата, красная земля под ногами, обилие жарких тонов, синева неба, вкус родниковой воды, овечьего сыра, лаваша — прямо из тонира. Помню такое чудесное место — Мерцаван и усталых женщин, их руки, глаза, улыбки. Стол в глубине двора, сад, абрикосовые деревца. Вяжущий вкус алычи, прохладный — мацона. Ослик, идущий по тропинке вверх. Вечерний Ереван, фонтаны, девушки в нарядных платьях, темпераментно жестикулирующие люди вокруг.
— Сегодня Ереван похож на город вашего детства?
— Сегодняшний Ереван, несомненно, прекрасен. В прошлом году впервые я увидела Ереван осенний, приглушенные тона, опавшую листву. Я увидела его иным, этот город, бесконечно близким мне, бесконечно родным. Но увидела и другое, невозможное в прежней жизни. Множество обездоленных пожилых людей на улицах, людей, просящих милостыню. Это очень грустно, трагично. Не хочется в это верить. Одинокий старик в Армении? Никому не нужная пожилая женщина, в глазах которой отчаяние. Где ее дети, родные? Ладно, я привыкла к этому в других местах, где нет таких прочных родственных уз, где нет таких семей и такой привязанности, такой кровной связи…
— С кем из уже не живущих сегодня людей вы хотели бы встретиться и почему?
— С моим отцом. Хотя для меня он жив. Всегда рядом. В прошлом году, когда вернулась из Еревана, вошла в дом, раскрыла сумку, выложила на стол травы, завернутую в белую тряпицу головку сыра, лист лаваша. Внезапно осознала, для кого везла все это, кому хотела показать, рассказать, кого удивить, обрадовать. С кем бы я хотела сидеть за столом, молчать и улыбаться.
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Каринэ АРУТЮНОВА – писатель, художник. Родилась в Киеве. В 1994 году уехала в Израиль. С 2008 года живет в Тель-Авиве и Киеве. В 2009 году вышла в финал израильского литературного конкурса «Малая проза». В том же году стала лауреатом в номинации «Поэзия» в литературном конкурсе, посвященном памяти поэта Ури Цви Гринберга. В 2010 году в номинации «Проза» вошла в шорт-лист премии Андрея Белого. В апреле 2011 года издательством «Колибри» (Москва) выпущена книга «Пепел красной коровы», которая вошла в лонг-лист премии «Большая книга». Рукопись еще не изданной книги «Плывущие по волнам» вошла в шорт-лист премии «Рукопись года». Осенью 2012 года в свет вышла еще одна книга Каринэ Арутюновой «Скажи красный».
